В сентябре привычные витрины и онлайн-пространство превратились в своеобразную галерею: коллажи и многослойные визуалы Владимира Клавихо-Телепнёва появились в рамках проекта ЛЭТУАЛЬ «Месяц российских брендов». Вместо прямой рекламы – художественные образы, в которых отзываются сказки, символизм и культурные коды.
Клавихо-Телепнев давно работает с темой «русской красоты» в черно-белых сериях и многослойных экспериментах с коллажами. В новой работе он сознательно отказывается от привычных рекламных штампов и поднимает планку до уровня полноценного искусства. Фотохудожник рассказал нам о том, как совмещаются коммерция и культура, почему русские сказки оказались сложнее, чем мы думали, и что значит мыслить с расстояния в сотни лет.
О смысле искусства в коммерции
— В истории искусств, в истории рекламы было несколько случаев, когда они переплетались. Допустим, стиль ар-деко, 20-е годы, Советский Союз, агит-плакаты и так далее. Это тоже была, своего рода, реклама была достижений страны. И это я, как раз, очень часто использую в своем творчестве, поэтому мне очень хотелось попробовать опять соединить искусство и рекламу.
Вспоминая историю искусства, были такие моменты, о тех, что я говорил. Это Тулуз-Лотрек, его афиша. В основном, это в графике какие-то вещи, потому что афиши вдруг стали произведением искусства. Сейчас это опять ушло, но мне очень хотелось, чтобы афиша вернулась в любом виде: реклама косметическая или театральная. Надеюсь, что это произойдет. Это было модно, когда работал Тулуз-Лотрек, Климт, это сохранилось. Уже никто не помнит, что они там рекламировали, правда, но эти работы мы все знаем. Они вставляются вместе с живописью и графикой, как отдельные элементы этого искусства. Очень хочется, чтобы это все все-таки осталось.
— Я, конечно, за то, чтобы художника не останавливал никто. Есть все-таки какие-то ограничители. Я так разогнался, что меня сложно останавливать. И планка, которую я вам рассказываю, она так поднята. Это 16–17 век. То есть это, представьте, какой взгляд со стороны на все искусство и на свое собственное. Поэтому пройдет время, чтобы потом не было нам как бы стыдно или какие-то оправдания: ну, мы не смогли сделать, потому что вот так, вот так, ну, такое время было. Мне кажется, здесь не надо бояться. Какая-то некая потребность ежеминутная каких-то изменений, она внутри времени, да. А если попробовать мыслить, отдаляясь на 100–200 лет, тогда ты понимаешь: может быть, это не надо было, или здесь надо было что-то сделать по-другому. Вот эти вещи, они, конечно, очень важны. Вот это отдаление от пространства – это очень важная вещь. Внутри это незаметно, поэтому мне всегда, когда я работал в журналах, говорили, что нужно как-то попроще, сейчас не поймут. Поэтому художникам в этом плане немножко тяжело. Это люди, обученные мыслить вне времени, отдаляясь. Ты отдаляешься и видишь картину целиком.
О русском культурном коде
— У меня есть такой проект большой, который я долго вел, и он был не так, чтобы востребован. Был черно-белый, назывался «Русские сновидения». И удивительно, мы так были инициированы этим странным подходом к русскому, что мы немножко этим тяготились даже, немножко отдалялись. Сейчас вдруг все в обратную сторону: Кадышева, все такое. Отскок совершенно в другую сторону. И то, что я когда-то делал, вдруг стало опять интересно. И я сделал большой проект в цвете, посвященный Кремлю. Он, конечно, вдруг выстрелил, и я, честно говоря, не ожидал. Но это все, я просто попал на какое-то время, когда это вдруг становится опять интересно. Так-то я делаю то, что я делаю, просто так. По стечению обстоятельств я попал в это время.
Я не специально делал под это. У меня были свои идеи, которые уже были в некоторых вещах осуществлены. У меня дочка увлекалась в одно время литературой, я скупал все, что связано с русской темой. И в первую очередь это были русские сказки. Я был уверен, что русские сказки, как мы представляем, очень мягкие: например, колобок. Оказалось, жесточайшие сказки. На уровне фильмов ужасов. Ты начинаешь немножко понимать, что характер славянского человека очень специфический. Если не знать сказок, то образ почти европейский. Но это вообще не европейцы. Вот эти вещи были, конечно, для меня открытием. И тогда мне уже как-то легче было все воспринимать. Вообще русская культура оказалась очень сложной. И чтобы ее как-то раскрывать, должны быть какие-то усилия.
О переломном момент
— Я так долго отрубал этот хвост фотографа, который долго был в моде, в рекламе. Знаете, вот была такая история, у меня была выставка какая-то, и люди шли на эту выставку. Клавихо, Клавихо, это тот, который в фото-журналах, что ли, был, да? Нет, разворачивались, уходили. А так как я все-таки по образованию художник, мне было, конечно, это не очень приятно. Поэтому надеюсь, что с этой попытки я попробовал это дело преломить. Особенно не делал скидок, старался, чтобы не было скидки на рекламу, это значит попроще. Мне очень хотелось, чтобы планка была задрана очень высоко. Я ее сам себе задрал высоко, но здесь в этом случае это было принципиально.
Переход в цвет и самый главный переломный момент, когда я познакомился с известным коллекционером, и он вдруг предложил мне выставиться с живописью 16–17 века. Фотография, в принципе, всегда выставлялась с фотографией. Даже был придуман дом фотографии. Там была только фотография. И считал, что она не может быть даже рядом с графикой, не говорю уж про живопись или скульптуру.
В 16–17 веках такие были мастера, как Брейгель, Арчимбольдо. Мастера первого эшелона классического искусства. И это живопись, к тому же, была. И каждый раз он мне присылал, готовясь к этой выставке, какое-нибудь изображение Брейгеля, говорил, вот ты должен что-то такое ответить. И это была колоссальная, тяжелая работа, сложная для меня, переломная абсолютно. Ну и с тех пор планка так поднялась.
О проекте. Взгляд автора
— Когда меня позвали на этот проект, я понял, что я опустить-то планку не могу, а, наверное, нужно как бы. Все-таки реклама — это вещь попроще. И тогда я подумал, а зачем? Давайте сделаем ее не попроще. И получился этот проект. Я использовал систему коллажа, о которой я говорил в 20-х годах. Это когда летят дирижабли, идут какие-то танки, маршируют рабочие, крестьяне, едут трактора. Это все разных размеров, собрано в одной картинке. Это система коллажа. Когда фотографии вырезали, ставили, создавая такое странное панно. Но это было на страницах газет, журналов.
Я эту систему наложения изображений использовал. Фотография называется многократная экспозиция, когда кадр на кадр. Ее использовал, и получилось, что человек очень легко ее считывает. И не надо быть сильно образованным в истории искусств, чтобы понимать, что это нормальное изображение. Хотя там одно изображение ставится на второе, иногда третье и так далее. Ну, это искусство такое.
И так повезло мне, что был профессионализм, хотя начали с того, что можно попробовать практически любого человека, и все будет хорошо, я же профи. Но нет, я все-таки настоял, чтобы это были профессиональные люди, которые могут работать. И я был счастлив, что я встретил такую профессионалку. Знаете, когда человек может работать в России, в Китае, еще где-то в Европе, да, и ему нет разницы, просто перелетал раньше, честно, это не так легко, но везде он профессионал. Это профессионал однозначно высокого класса. Потому что разные стили съемок, разные концепции. Он все это знает, поэтому очень быстро подстраивается. Времени очень немного, и человек очень быстро понимает, что нужно. Я все-таки сторонник, чтобы это были профессионалы.
Мы наделяем идею своими какими-то ингредиентами и ее ведем, поэтому дальше уже это как актеры: актер всегда был комический, вдруг он становится трагический. Мы режиссеры (я все-таки занимаюсь режиссерской фотографией), мы наделяем персонажа теми задачами, которые у нас в голове. И поэтому человек вдруг превращается в то, что нам надо. Хотя вроде бы ничего не подавало видов, что это так произойдет. Это такая режиссерская фотография.
Вот, допустим, серия «Русская» — это одно направление, которое я делаю уже много-много лет. Я собираю для этой серии один сюжет, второй, третий. Есть другая серия, посвященная Москве, которая трансформировалась внутри самой серии. Она просто поделилась на много других серий. Москва так, и вдруг — Москва совершенно по-другому выглядит, потому что очень важна литература. У меня книги дома стояли горой на каком-то столике. Столик рухнул под весом тех книг. И я заказал все-таки большой книжный шкаф, о котором мечтал. Когда я увидел все книги вот так в ряд, так же и в голове моей выстроилась некая такая картина, когда много вещей ты должен видеть, как корешки разных идей. И когда ты их видишь, у тебя вдруг эти соединения срабатывают. И я соединил какие-то вещи, и поэтому некоторые темы вдруг изменились, даже визуально они стали совсем другие, потому что очень много ингредиентов я узнал новых в этой теме.
— А вот то, что мы сделали — очень интересное восприятие, все-таки я этим занимаюсь профессионально, как это воспримет обычный человек, проходя мимо. Будет какая-то реакция, не будет реакции, поймет он, что я хочу, сознательно поймет и так далее. Вот эти вещи для меня очень интересны.
Заключение
Проект стал частью «Месяца российских брендов» и показал, что рекламное пространство может работать иначе: вместо привычных постеров зритель сталкивается с художественными образами, которые пробивают баннерную слепоту. Многослойные коллажи, отсылающие к авангарду и культурным кодам, превращают витрины и онлайн-площадки в галерею, где реклама перестает быть утилитарной и становится самостоятельным высказыванием. В этом и состоит сила коллаборации: она дает возможность взглянуть на привычное под новым углом и увидеть, как искусство и коммерция могут говорить на одном языке.
